Стихи из подарочной книги

Седые, мягкие, рассыпчатые тучи
В безветрии рассеивают снег.
Он опускается обильно и летуче
И сухо шелестит.
В блаженном сне
Равнина моря подставляет снегу
Своё лицо, не открывая глаз.
Скрипит дорога, и пропала грязь.
Мне легче волочить свою телегу.

Медоточивая лунность... Млечность...
Холод и снежная свежесть с гор.
Ночь. Тишина. Бесконечность... Вечность...
Плавают светила, как стройный хор.
И в их неясном, но дружном хоре
Луна, как фанфара, – чиста и звонка,
И так же чиста на неясном море
Её ослепительная река.

Небо исчезло. Снова Земле
Открылась её колоссальная трасса
Бесшумного лёта в мерцающей мгле
Среди голосов мирового пространства.

А я лишь смотрю на чужой диалог
И в бешенстве, что бессилен понять их,
Что должен безропотно знать свой шесток
И там копошиться в трудах и занятьях,

Что только праправнук уверенный мой,
Снеся три цветочка на памятник деду,
Придёт сюда в полночь и встрянет как свой
В красивую умную эту беседу.

А мне – лишь терзанье: о Господи, дай
До лунного диска кой-как дотопорщиться,
Сияющий, остро отточенный край
Погладить перстом и, порезавшись, сморщиться!

Уже у нас виски седые,
Уже моторчик барахлит.
Сороковые, роковые,
Как молвил некогда Давид.
И то, на что мы уповали,
И срок, назначенный для нас,
Все ожидаемые дали –
Имеют быть как раз сейчас.
Сейчас мы творчески итожим,
Где свет, где тень, где светотень,
И что хотим, насколько можем
Осуществляем каждый день,
Казалось бы…
                      Наш мудрый опыт
Хорош, Володя, только тем,
Что дразнит вновь поставить опыт,
Сорваться в крик, замкнуться в шепот
И снова спутать свет и тень.
С утра в телегу – и в дорогу,
И, у порогу сбившись с ног,
Вновь на ноги! И слава Богу!
И слава…
Нет:
И дай нам Бог!

О как мы смело покоряем
Простор земной и внеземной !
Какие тайны постигаем
В союзе с мыслью
И мечтой !
Но мы по-прежнему немеем
Перед вопросами души...

И непростительно робеем
В сраженьях совести и лжи !

Не ради славы и наживы,
А ради счастья и любви,
Что люди делают с людьми –
Непостижимо!

И каждый прав,
И каждый зряч,
Доброжелателен к другому,
И если режет по живому,
То так хирург, а не палач.

Где эта даль и глушь пастушья,
Среди каких кругов и сфер
Я встречу хоть один пример
Великодушья,
Когда бесчестен каждый торг
И люди жертвуют не в долг?

Я слаб еще, я слеп и скуп.
Моих расчетов подоплека
Пока все еще та же:
Зуб за зуб
За око – око.

Отчего так и тянет, и тянет
На краю постоять, замирая,
И какие нас демоны манят
Полетать оттолкнувшись от края ?

Как мучительно это стремленье.
Эта жажда смертельного риска:
Сумасшедшее нетерпенье
Увидать беспредельное близко!

Ах, наверно, когда-то, когда-то
Человечество было крылато,
И осталось  от этого свойства
Только смутное беспокойство.

А быть может, совсем иначе?
А быть может, томит нас и мучит
Ещё только предчувствие крыльев,
И когда-нибудь мы полетим?...

Шумит прозаиков орава.
Один другого превзошёл.
Но тыщу лет и трижды слава
Тому, кто ныне пишет в стол!

Вот мы пришли, вот мы проходим
Сквозь дурь и одурь наших лет.
Своим пребудущим отродьям
Какой оставим мы портрет?

Он здесь.
Он как в массивной раме.
Вот в этом письменном столе -
Лежит до срока в темноте
И смотрит острыми глазами.

Вечер, вечер, летний, полисадный.
Ах какой он душный и прохладный,
Полный шелестения и смеха -
Дней далёких молодое эхо !...

Не гулять мне с барышней кисейной,
Не дрожать от бережности нежной,
Дожидаясь, как землетрясенья,
Незаметной искры позволенья...

Погуляем что ль на сон грядущий?
Славный вечер. Чувствуешь? Не душный.
Не прохладный. Очень милый вечер.
Жалко, что он так недолговечен...

Я тебе вполголоса открою,
Чем мы живы: тайною надеждой
Подрожать ещё от страсти нежной,
Поразить ещё весь мир собою...

Мой дорогой Булат! Неправда ли, прекрасно:
Клубятся облака, и гром ворчит вдали.
А в льющемся ручье безудержно и страстно
Бормочут голоса очнувшейся земли.

И медлит мудрый взор оглядывать порядок,
По коему весна опять творит своё.
А этот вкусный дым от греющихся грядок
Мне возвращает всё счастливое моё.

Неправда ли, Булат? Всё то же ожиданье,
Всё то же нетерпение в груди…
Мы говорим «Прощай! – а мыслим: «До свиданья»
Нам говорят «Прощай! – мы слышим: «Подожди!»

Посредине земли
Средиземное море.
В нём купаются двое
Посредине зимы.
Продлевая себе
Свои юные лета,
Как российское лето
В иудейской зиме.

Замечательно жить,
Когда вам восемнадцать,
А не ровно сто двадцать,
Если вместе сложить.
А плевать на сложенье,
Когда чист небосклон
И блаженно скольженье
Между ласковых волн.

Юлий Ким и Городницкий,
Две заслуженных гитары,
Две почтенных седины,
Песни авторской титаны,
Колебатели струны,
Посреди родной страны
На пространном перегоне
В замечательном вагоне –
В мягком,
Спальном, черт возьми! –
Как у бога на ладони,
Ужинают визави.
Только что-то не по-русски
Ихний выглядит фуршет:
Вон грибочки,
Вон закуски
А поллитры – нет как нет!
Неприятные детали
Подмечает грустный взор:
Между рыбкой и салями
Адельфан да валидол.
И с улыбкою печальной
Вспоминаешь пару строчек:
«Нет дороге окончанья,
Есть зато ее итог…»
Но зато какого жару
Полон праздный разговор!
Красота – вести на пару
Этот смачный перебор:
Где,
Когда
И сколько водки
Было выпито – в Находке,
На Курилах и Камчатке,
На Фарерах и Чукотке,
На Игарке и Майорке,
На байдарке и моторке,
Вдоль деревни у калитки,
В будуаре у красотки,
Над кроваткою малютки,
Под голландские селедки,
Под французкие улитки,
Под х/б и ДДТ
И т.д.!
И т.п.!
Вот какие тары-бары
Две заслуженных гитары
Развели в своем купе,
Развалясь на канапе!

Почему-то, когда я на публике
Перед залом с гитарой вдвоём,
В моём внешнем и внутренним облике
Происходит крутой перелом.

Мои очи исполнены света,
Голос мой наливается звоном,
Коим барышни в оные лета
Иной раз соблазнялися оным.

Из меня океан обаяния
Изливается щедрой струёй,
И купаюсь я в том океане,
Светлый, мудрый, лукавый, простой.

Отчего ж, когда следующим утром
Перед зеркалом я объявляюсь,
Никаким ни лукавым ни мудрым
Не кажусь и отнюдь не являюсь?

Где же свет-то? И радость? И младость?
Полный мрак и унылая старость.
Где же мой ореол и накал?
Я их честно вчера излучал!
Из себя напрямую транслировал!
Не подделывал! Не имитировал!
И опять в себе это найду,
Когда снова на сцену взойду!

Отчего же на сцене домашней
Я хожу, как окурок вчерашний?
В силу коих я тайных причин
Словно Джеки и Хайд двуедин?

И пришло, и ушло, и осталась
Лишь какая-то смутная злость:
И куда ж это всё подевалось?
И откуда всё это взялось?

Перед лицом тотальной лжи
В насквозь испуганной стране
Ты правду всё-таки скажи,
Хотя бы собственной жене.

Конечно, если силы есть,
Ступай и всем скажи её
(Но перед этим всё же взвесь,
Чем разочтёшься за неё).

А если в жизни только раз
Ты вскрикнул:
- Не могу молчать!-
И охнул, съёжился, погас,
Зарёкся вообще кричать,-

То знай:
Когда на небесах
Предъявишь ты, чего достиг,
Всё перевесит на весах
Твой этот вырвавшийся крик.

Ну, ребята, - всё, ребята,
Нету ходу нам назад,
Оборвалися канаты,
Тормоза не тормозят.
Вышла фига из кармана,
Тут же рухнули мосты,
А в условьях океана
Негде прятаться в кусты.

И дрожу я мелкой мышью
За себя и за семью:
Ой, что вижу! Ой, что слышу!
Ой, что сам-то говорю!
Как намедни, на собранье,
Что я брякнул - не вернёшь...
Вот что значит воздержанье,
Вот, что значит невтерпёж!..

И я чую, как в сторонке
Востроглазые кроты
Знай фиксируют на плёнке
Наши речи и черты,
Зубы точат, перья тупят,
Шьют дела и часа ждут,
И уж если он наступит -
Они сразу к нам придут.

И прищучат, и прижучат,
И ногами застучат,
Отовсюду поисключат
И повсюду заключат.
Встанешь с видом молодецким,
Обличишь неправый суд,
И поедешь со Жванецким
Отбывать, чего дадут.

Ибо всё же не захочешь
Плохо выглядеть в глазах,
Значит, полностью схлопочешь,
Так что, братцы, дело швах.
Так что, братцы, нам обратно
Ветер ходу не даёт.
Остаётся нам, ребята,
Только двигаться вперёд!..

Они по городу идут – читают Тору.
Они в автобусах сидят – читают Тору.
Они за рыбою на рынок, за бумагою в контору
Коридорами идут, читают Тору.

У моря Красного лежат – читают Тору.
У Средиземного лежат – читают Тору.
Они лежат, они сидят
Они стоят, они идут,
Они едят и пьют – и тут читают Тору!

Трясёт Исландию – они читают Тору,
Колотит Грузию – они читают Тору,
Ливану Персия поставила четыре партии
Ракет «земля-земля» - они читают Тору.

Мне замечательно – они читают Тору.
Мне отвратительно – они читают Тору.
Их уважают, унижают, обожают, обижают, ают, ают,
А они её читают.

Лежа и стоя,
Идя и сидя,
Благоговейно и уверенно, -
И ОН таким образом видит,
Что всё ещё не всё ещё потеряно, не всё ещё…

Велик Господь: он создал плоть
С руками и с ногами.
Но к ней, чудак, прибил чердак
И начинил мозгами.
Будь ты учён иль неучён,
В раю или в аду будь,
Ты человек: ты обречён
Всё думать, думать, думать...

Едва лучи в начале дня
Тебя коснутся робко,
Как начинается возня
Под черепной коробкой!
И целый день, и каждый день,
По гроб в буквальном смысле, —
Тебя преследует мигрень:
Всё мысли, мысли, мысли...

Им нет покоя, ни на чём
Они не ставят точки!
У мудреца отнимут дом
И жить заставят в бочке.
И от любви, и от мечты
Они оставят тень лишь...
О, ненасытные кроты!
Их никуда не денешь.

Мы знаем:  премудрой судьбой
Расписано всё посекундно:
Вот фазы Луны и Сатурна
Сошлись – и не двинуть рукой.
Но даже и в час роковой,
Когда бы  и где бы ты ни был, -
            Твой выбор
            Всегда за тобой.

Колдунья волшебную смесь
Готовит в серебряном тигле,
Минута – и вот мы постигли,
Что было, что будет, что есть.
И голос был ночью глухой,
И жребий, казалось бы, выпал,
          Но выбор
           Всегда за тобой.

Да, жизнь к негодяям добрей,
Капризны её повороты,
Она расточает щедроты
Героям окольных путей.
А что на дороге прямой?
Ухабы одни и ушибы….
             Что ж, выбор
              Всегда за тобой.

Вот наша  особая честь!
Вот вечная наша забота:
Всё время чему-нибудь что-то
Обязаны мы предпочесть!
Ложь – истина, да или нет,
Бесчестие или погибель –
            Твой выбор.
             С тебя и ответ.

Взойди на корабль, поставь паруса и с Богом в дорогу.
А нет корабля – садись на коня и трогайся в путь.
На время забудь дорогу к родному порогу,
А боль и тревогу – смотри испытать не забудь.
Тревогу и боль, надежду и страх, восторг и обиду,
Души не жалея, себя не щадя – тогда только лишь
Пройдёшь Рубикон, найдёшь наконец Атлантиду,
Герой и красавец – Мадрид очаруешь, Париж покоришь!

Взойди на корабль,
Садись на коня,
Посмотрим, какая фортуна твоя!

Ты встретишь друзей, ты встретишь врагов – врагов будет больше.
Всегда начеку – распутывай сеть, рассчитывай шаг.
На подлый удар – ответ, беззастенчивый столь же,
Обман на обман, донос на донос – или как?
А если не так, какой там Париж? Не будет Парижа.
Ни пышных палат, ни высших наград, ни покрышки ни дна.
Одна только честь – ни денег тебе ни престижа,
Одна только честь – как жизнь или смерть – одна.

Взойди на корабль,
Садись на коня,
Посмотрим, какая фортуна твоя!

Жила-была на свете крыса
В морском порту Вальпараисо,
На складе мяса и маиса,
Какао и вина.
Она жила, пила и ела,
Но ей на складе надоело:
Во всей округе захотела
Хозяйничать она!

Призвав родню для этой цели,
Она во все полезла щели,
Кота и кошку крысы съели
Тотчас, в один присест!
И вот они потоком серым
Пошли по площадям и скверам —
Того гляди таким манером
Весь город крыса съест!

Но вот юнец один зеленый
На старой дудке золоченой
Завел мотивчик немудреный,
Поплыв в морскую даль.
А крыса музыку любила,
За дудкой крыса поспешила,
И море крысу поглотило,
И мне ее — не жаль!

Ибо — правду скажем смело —
Ты двух зайцев не лови:
Либо делай свое дело,
Либо музыку люби!

(История, приключившаяся с комедиографом Капнистом в царствование Павла I и пересказанная мне Натаном Эйдельманом)

Капнист пиесу накропал, громадного размеру.
И вот он спит, в то время, как царь-батюшка не спит:
Он ночь-полночь пришел в театр и требует премьеру.
Не знаем, кто его толкнул. История молчит.

Партер и ложи - пусто все. ни блеску, ни кипенья.
Актеры молятся тайком, вслух роли говоря.
Там, где-то в смутной глубине, маячит жуткой тенью
Курносый царь. И с ним еще, кажись, фельдъегеря.

Вот отмахали первый акт. Все тихо, как в могиле.
Но тянет, тянет холодком оттуда (тьфу-тьфу-тьфу!)
"Играть второй!" - пришел приказ, и с Богом приступили,
В то время, как фельдъегерь: "Есть!" - и кинулся во тьму.

Василь Васильевич Капнист метался на перине:
Опять все тот же страшный сон, что был уже в четверг:
Де он восходит на Олимп, но, подошед к вершине,
Василь Кирилыч цоп его за ногу - и низверг.

За ногу тряс его меж тем фельдъегерь с предписаньем:
"Изъять немедля и в чем есть отправить за Урал,
И впредь и думать не посметь предерзостным мараньем
Бумагу нашу изводить, дабы хулы не клал."

И не успел двух раз моргнуть наш, прямо скажем, Вася,
Как был в овчину облачен и в сани водворен.
Трясли ухабы, тряс мороз, а сам-то как он трясся,
В то время как уж третий акт давали пред царем.

Бледнел курносый иль краснел - впотьмах не видно было.
Фельдъегерь: "Есть!" - и на коня, и у Торжка нагнал:
"Дабы сугубо наказать презренного зоила,
В железо руки заковать, дабы хулы не клал!"

"Но я не клал! - вскричал Капнист, точа скупые слезы -
Я ж только выставил порок по правилам искусств!
Но я его и обличил! За что ж меня в железы?
И в пятом акте истоптал, - за что ж меня в Иркутск?!"

Меж тем кузнец его ковал с похмелья непроворно.
А тут еще один гонец летит во весь опор...
Василь Васильевич Капнист взглянул, вздохнул покорно,
И рухнул русский Ювенал у позлащенных шпор!

...Текли часы. Очнулся он, задумчивый и вялый.
Маленько веки разлепил и посмотрел в просвет:
"Что, братец, там за городок? Уже Иркутск, пожалуй?"
- "Пожалуй, барин, Петербург" - последовал ответ.

"Как...Петербург?!" - шепнул Капнист, лишаясь дара смысла.
- "Вас, барин, велено вернуть до вашего двора.
А от морозу и вобче - медвежий полог прислан,
И велено просить и впредь не покладать пера."

Да! Испарился царский гнев уже в четвертом акте,
Где змей порока пойман был и не сумел уползть.
"Сие мерзавцу поделом!" - царь молвил, и в антракте
Послал гонца вернуть творца, обернутого в полсть.

Все ближе, ближе Петербург, и вот уже застава.
И в пятом акте царь вскричал: "Василий! Молодец!"
И на заставе ждет уже дворцовая подстава,
И только прах из-под копыт - и махом во дворец.

Василь Василич на паркет в чем был из полсти выпал.
И тут ему и водки штоф и пряник закусить.
- "Ну, негодяй, - промолвил царь и золотом осыпал -
Пошто заставил ты меня столь много пережить?"

Вот как было в прежни годы,
Когда не было свободы!

Мой милый друг, я вас молю скорее мне сказать,
Поверьте, я ночей не сплю, я все хочу узнать, -
А если все ж и задремлю, то даже и во сне
Я на коленях вас молю: мой друг, скажите мне,

Как вы относитесь ко мне?
Как вы относитесь ко мне –
Могу ли я узнать?

- Я люблю вас, милый друг
Я люблю вас, милый…

Что это было, милый друг, скажите мне скорей!
Тот легкий лепет, нежный звук, журчащий, как ручей?
И что за эхо в тишине звучало в унисон?
Я вас прошу, скажите мне, что это был не сон!

Я вас прошу, о милый друг,
Я вас молю: скажите мне,
Что это был не сон!

- Я люблю вас, милый друг
Я люблю вас, милый…

Луна мелькнула из за туч, и снова не видна.
Закончил песню соловей – и снова тишина.
Моей надежды робкий луч зажегся и погас…
Мой друг нельзя ли повторить еще хотя бы раз:

Как вы относитесь ко мне?
Как вы относитесь ко мне –
Нельзя ли повторить?

- Я люблю вас, милый друг
Я люблю вас, очень!..

— Ты мой милый, мой родной,
Хорошо ль тебе со мной?
Положи сюда ладонь,
Слышь, как сердце бьется?

— Ты любимая моя,
Ты не спрашивай меня,
Вся душа моя с тобой
Плачет и смеется.

— Ты мой милый, мой родной,
Хорошо ль тебе со мной?
Отчего ж ты слезы льешь,
В чем я виновата?

— Я люблю тебя, люблю,
Оттого и слезы лью,
Потому что эта ночь
Кончится когда-то.

— Ты мой милый, мой родной,
В этот тихий час ночной
Ты на время не гляди,
Кто тебя неволит?
Потому что в этот час
Когда только двое нас,
Кроме счастья и любви
В мире ничего нет...

    ХОР:
Потому что в этот миг,
Когда только двое их,
Кроме счастья и любви
В мире ничего нет —
Ни кромешной суеты,
Ни печали, ни вражды,
Потому что для любви
Только жить и стоит...

В славном городе Толедо
Жил почтенный командор,
Был он всеми уважаем,
Твёрд душой и сердцем добр.
Славно жил и мирно дожил
До своих преклонных дней,
И сказал: "Спасибо Боже !
Счастлив я в судьбе своей".

И раздался голос свыше:
- Слепец! Пока не лёг ты
На городском погосте,
Взгляни, как недалёк ты
В своём самодовольстве !
Ты видишь только то, что
Желаешь видеть ты.
Противно мне и тошно
От этой слепоты !

Твой сын погряз в разврате,
Племянник твой - мошенник.
Тебя все любят ради
Чинов твоих и денег.
А верная супруга
По мудрости своей
Давно имеет друга
Среди твоих друзей.

И бежал в тоске и гневе
Наш несчастный командор
Жить в лесу на чёрством хлебе
У подножья диких гор.
Там он плакал и молился,
Проклиная всё и вся.
Но однажды изумился
И подумал про себя:

"А как там мой сыночек ?
А что там мой племянник ?
А где моя супруга,
И кто её избранник ?
Я знаю, что, бесспорно,
Всё суета сует,
Но разве до сих пор я
Рогат ?
А может, нет ?"

Он спрашивал деревья -
Они в ответ молчали.
Он лазал на вершины
И всматривался в дали.
Наш ряхлый непоседа
Был жалок и смешон.
И он пошёл в Толедо.
И, говорят, пришёл.

Монолог сопровождающего
— Послушай, Галилей,
Ну что ты так уперся?
Как будто в жизни сей
Ты плохо пообтерся.
Что гелио, что гео
И кто вокруг чего, —
Кормило бы да грело
И денег не брало!

Притом еще учти,
Что в массе закоснелой
Земля для всех почти
Плоска, как блин горелый.
Ведь тока-тока-тока
Сказали нам об ней,
Что тоже круглобока,
Но все же всех главней!

Ведь наш Верховный Поп
Стрижет свои проценты
С того, что мы, как пуп,
Находимся по центру,
А Солнце, как Венера, —
Такой же сателлит.
Ну чем плохая вера?
Ну что тебя свербит?

Но что смешней всего —
Хоть шеф и отрицает,
Но что вокруг чего,
Мне кажется, он знает,
Но точно так же знает,
Что будет на мели,
Как только он признает
Вращение Земли!

Ведь вот все дело в чем:
Вращается — и пес с ней.
Но лишь бы не при нем,
А, скажем, — сразу после.
Отбросьте сантименты,
Поймите, силь ву пле,
Что ежли мы не в центре,
То он — не во главе!

А между прочим, шеф —
Не зверь, а так, слегка лишь.
Он не желает жертв,
Но ты ж его толкаешь!
Ведь все твои догадки
Изустная печать
Разносит без оглядки —
Ну что б тебе смолчать?!

Что ж, раз уж ты посмел
Так истиной увлечься,
То будь настолько смел
При всех от ней отречься, —
А там шуруй как знаешь,
Спокойно,
Без потерь...
А?
Нет?
Тогда, товарищ,
Пройдемте в эту дверь.

Жил-был на свете фрак столичный,
Покрой отличный, цвет брусничный,
Пошит по моде заграничной,
Любимец и кумир.
Хваля манеры и поступки,
По нём с ума сходили юбки.
«Вы, шер ами, - шептали губки,
Не хуже, чем мундир!»

И он себе навесил ленты,
Кресты, медали, позументы,
Возвёл златые эполеты
Над каждым над плечом.
Водой облившись ароматной,
А также грудь подбивши ватой,
Он, весь такой молодцеватый,
Явился на приём.

Но тут ему сказали фраки:
«Мы здесь сошлись не для атаки.
Вон там, в углу твои  вояки!»
А те ему: «Пардон!
Конечно, вы мундир отличный,
Вот только цвет у вас брусничный,
Для нас, мундиров, неприличный,
Пошёл отсюда вон!»

Вот так и сгинул неудачник.
Однако, волею судьбы
Повсюду род мундиров фрачных
В местах возвышенных и злачных
Развёлся, что твои грибы!
…………………..

Эх, весёлое житьё,
Петербург – столица!
От веселия её
Легче удавиться.

Столько много суеты –
Про покой забудешь.
Там с утра не знаешь ты,
Чем обедать будешь.

А в деревне – тишина,
Голова спокойна.
Три берёзы, да сосна,
Да своя Прасковья.

Да с наваристым борщом
Чугунок горячий,
А в нём косточка с хрящом
Да пупок телячий.

Никуда не торопя,
Все порядок знают
И, как с барина, с тебя
Сапоги сымают.

И живёшь как человек
Посреди почёта.
Когда сыт, обут, одет,
То чего ещё-то?
Когда сыт, обут, одет,
Жизнь течёт приятно.
Правда, вот- театра нет…
Жалко, нет театра…
      ………………

                 (жители города N)
Могло ль кому во сне помниться
Хотя бы в мыслях произнесть,
Что златокрылая Жар-птица
И в самом деле в жизни есть?

Что безо всякого обмана
Наш тусклый день и серый быт
Она нечаянно-нежданно
Крылом чудесным озарит?

И значит, сказочные двери
Сверкают где-то наяву?
И может быть, на самом деле
Я их найду? И в них войду?

Мы люди умные, конечно,
И голова уже седа,
Но, господа!
Что с нами делает надежда…
Что с нами делает мечта…
               …………….

Гей ты тройка, тройка – птица
Под валдайским бубенцом!
Хорошо тебе летится
На просторе на таком!

Как неведомая сила
На невиданном крыле,
Так несёт тебя, Россия,
Вольным лётом по земле!

Только топот ураганный,
Только пыльные клубы,
Только дробью барабанной –
Полосатые столбы!

Избы, рощи – мимо, мимо,
Пронеслось и позади.
Не жалей о том, что было,
Подавай, что впереди!

С этой далью бесконечной
Никогда не разойтись.
Кто там встречный – поперечный?
Сторонись!

Эй ты, тройка, птица – тройка,
Так и мчись, какая есть –
Это сладко, это горько,
Это – дух не перевесть!...

На пороге наших дней
Неизбежно мы встречаем,
Узнаем и обнимаем
Наших истинных друзей.

Здравствуй, время гордых планов,
Пылких клятв и долгих встреч!
Свято дружеское пламя,
Да не просто уберечь.

Все бы жить, как в оны дни -
Все бы жить легко и смело,
Не высчитывать предела
Для бесстрашья и любви,

И, подобно лицеистам,
Собираться у огня
В октябре багрянолистном
Девятнадцатого дня.

Но судьба свое возьмёт,
По-ямщицки лихо свистнет,
Все по-своему расчислит -
Не узнаешь наперёд.

Грянет бешеная вьюга,
Захохочет серый мрак,
И спасти захочешь друга,
Да не выдумаешь как…

На дорогах наших дней,
В перепутьях общежитий,
Ты наш друг, ты наш учитель
Славный пушкинский лицей.

Под твоей бессмертной сенью
Научиться бы вполне
Безоглядному веселью,
Бескорыстному доверью,
Вольнодумной глубине!